Истории

[Повстанцев]

Целиком не выкладываю ибо забанят нах...

Но любителям хорошего здорового юмора сдобренного матом ОЧЕНЬ рекомендую

http://udaff.com/netlenka/proza/44143.html

понравицца пишите докидаю остальные сцылы? rus: а можно запостить?;-)

Пока с горя пьянствовал, кое какой хавчик готовили кошка с собакой...

Зачот!!! Но постить, думаю не стоит!

[Hamlet]

Повстанцев: круто, понравилось по поводу БП (неточности не портят)

про кошку и собаку продолжение:

ч.2

http://udaff.com/authors/10metrov_provoda/46627.html

ч.3 и последняя

http://udaff.com/creo/47782.html

[Повстанцев]

100 вагонов вазелина.

- Здравствуй Катенька.

Преувеличенно спокойно поздоровался Игорь. Он же шеф. Идеолог, мотор нашей фармацевтической фирмы и прочая и прочая.

- Привет Игорь! А вы чего сегодня утром такие грустные? Надо жить и радоваться жизни!

Особенно по ночам. Утром должны приходить – уух!

- Катенька. Мы не грустные. Мы очень грустные. Я тебя вчера попросил заказать вагон вазелина для сети аптек “Домашний доктор”?

- Так я и заказала. Вагон вазелина. Еще вчера.

- Катенька перечитай пожалуйста накладную.

- Вагон вазелина. 1 штука, 00 десятых. А вы про то, что точка не пропечаталась?

- Не пропечаталась Катенька. И завтра нас ожидают 100 вагонов вазелина.

- А куда нам столько?

- Катенька вот вы нам и расскажете куда их девать! Ох грехи мои тяжкие!

Игорь схватился за голову и застонал.

- А давайте посмотрим в Интернете.

Катя, до которой, упорно не хотел доходить ужас происходящего, бодро заклацала по клавишам.

- Так. Оказывает местное бактерицидное, бактериостатическое, противоотечное, антисептическое, противовоспалительное, ранозаживляющее, анальгезирующее и регенерирующее действие. Ускоряет эпителизацию тканей, способствует росту грануляций в раневой поверхности. Кроме того, препарат обладает питательными, смягчающими и увлажняющими свойствами. Воть..Такой полезный он оказывается! А я и не знала!

- Мда.. я тоже не знал. А кто его конечные потребители?

- Один момент. Так. Вот! Применяется для лечения всех видов повреждений кожи: царапины, ссадины, раны, ожоги, отморожения, пролежни.

- Познавательно! Похоже придется впаривать его пингвинам в Арктике. У нас пока летняя жара.

- Игорь точно! Ты умница. У нас в зоопарке есть два пингвина.

- Катенька самое время с ними договориться. До прибытия вазелина осталось всего лишь шесть часов...

Игорь медленно закипал. Забежал неунывающий Степа из соседней фирмы.

- Игорек я слышал у вас завал вазелина? А мне пару баночек отложишь по старой дружбе?

- Минимальная партия – вагон.

С достоинством сказал Игорь. И без перехода схватил со стола полную окурков пепельницу и запустил в Степу.

- Пару баночек! Я окружен извращенцами! Степа ты понял – ты извращенец Степа!

Степа быстро сориентировался и убежал обратно.

- Интересно, а зачем Степе вазелин. Он что действительно извращенец?

Задумалась Катя.

- Катя я до глубины души поражен вашей ошибкой в накладной. Но своей наивностью вы вернули мне веру в светлое будущее. Вы …гм... правда не знаете для чего нужен вазелин?

Игорь смущенно улыбнулся, а потом оглушительно захохотал.

- Неа. А для чего он еще используется?

Катя проявила обычную псевдозаинтересованость.

- Ну понимаете Катя ...пестики, тычинки. В общем даже не знаю как Вам объяснить.

Игорь непритворно покраснел.

- А вы попробуйте. Я теперь от вас не отстану. Я же жутко любопытная!

- Ну понимаешь Катя бывают стандартные гм…отношения персиков и морковок, а бывают нестандартные. Там.. скажем, бывают не только пирожные, но и шоколадки и чупа - чупсы.

- Игорь, а можно попонятней?

Катя проявила решительную настойчивость.

- Катя я тебе позднее объясню. Возьми трубку, телефон звонит.

Выкрутился Игорь и перевел звонок на громкую связь..

- Здорово извращенцы!

Послышался жизнерадостный похрюкивающий голос далекого поставщика.

- Доброе утро.

Помрачнел Игорь.

- Слушай ну ты отмочил! Что бы удовлетворить твой заказ, мне пришлось прекратить поставки вазелина в Питер и Москву. Страшно подумать, что начнется когда там закончиться вазелин.

- А может быть я помогу тебе удовлетворить их потребности?

Игорь отбросил шутки и стал по-деловому сосредоточен.

- Да эта мысль приходила мне в голову. Я понял, что погорячился и не хочу терять постоянных клиентов. Хотя можно пойти другим путем. Игорек ты там, что строишь свободную эротическую зону? Может в долю возьмешь?

Далекий партнер захрюкал и судя по звукам сполз под стол.

- Значит так. Моя доля плюс пятнадцать процентов сверху не считая НДС.

Игорь был холоден и решителен.

- По рукам. Ну все отбой. Ценю твою лаконичность.

- Правда я молодец?!

Восхищенно захлопала в ладоши Катенька.

-Катенька, если вы сегодня не заняты я приглашаю вас на романтический ужин.

- Ура. И обязательно расскажете зачем еще нужен вазелин!

- Вот в этом не сомневайся Катенька. Сто пудов и век воли не видать.

Игорь довольно откинулся на спинку стула, закрыл глаза и по-детски улыбаясь начал мечтать. Вечер обещал быть очень интересным и жизнь удалась, даа...

© Copyright: Крылов Борис, 2007

[Повстанцев]

Злой и невыспавшийся Иван Сергеевич Тургенев открыл глаза и попытался понять, где он находится. Нестерпимо болела голова и почему-то отказывала кратковременная память. "Что было-то?" - он попытался восстановить события.

"К Чайковскому по вечеру ходил - помню. Пили немного. Он еще новый балет играл. Как же ж... Лебединое озеро, да! Говорил, что отличная музыка для переворота будет. В смысле - перевернет весь мир. Надо будет декабристам мысль подкинуть... Хотя нет, веселая она уж больно для убийства царя-батюшки. Но идею запомним. Таак.

Потом вроде к Шишкину поехали. Ну и пили немного по дороге, понятное дело. Картина новая - дрянь... "Утро в сосновом бору", блин. Для своей первой в жизни галереи. Ха-ха. Я бы такие в туалетах вешал... Максимум - конфетные коробки украшать. Так.

Потом вроде бы на бал завернули к гусарам... Наверняка тоже пили. Но не помню что и с кем. Хотя... Там же Некрасов вроде был. Феменист хренов. Опять чего-то про права русских женщин втирал. Господи, ну что ему неймется-то. Вроде Екатерина уже всем доказала, что на Руси прав не меньше... Прав, у кого больше... Гыгык... Ой, е... как все болит-то... Так, а это что?" - он достал из кармана какую-то бумажку. "А, письмо от графа Суворова. Точно, он же мне его перед дракой вручил. Сука, вот почему у меня так все ноет слева... И фонарь под глазом. Солдафон проклятый. Ну-ка, ну-ка... Почитаем.

Уважаемый Иван Сергеевич, покорнейше напоминаю... Бла-бла-бла.. О своей просьбе написать про меня... Чтобы пьеса стала классикой для потомков... И коня моего верного не забудьте...

Ага. Щаз те... Черт, как все болит-то... Ну ладно. Будет тебе пьеса. Сволочь.

Игнат! Пожрать принеси мне. Хрен с ним, давай жульен. И перо. Да не под ребра, идиот. Не нож, а перо! Чтоб писать!

Ладно, начнем-с. Суворов у нас из Питера. Хм, переселим его в Москву, пожалуй. Пусть наш питерский читатель его уже сразу возненавидит, с первых строк. Граф Суворов из Москвы... Бугога. Хотя, почему граф? Пусть будет дворник, во! Крепостной дворник Суворов! Хм... Не звучит. Убираем нафиг фамилию. И имя, имя повеселее. Акакий... Нет... Махатма... Дворник Махатма. Индус что ли? Не, тогда читатель не поймет, кого я высмеиваю. Пусть будет он Герасим. Из деревни какой-нибудь. Откуда его барыня и забрала в услужение. Так... Надо сейчас пару диалогов вставить... Хотя... Чего-то лениво. Пусть он немой будет, во! Немой дворник Суворов Герасим... Хе-хе...

Гнобила барыня нашего дворника ежедневно... Поручала ему самую паскудную работу... Нет, изюмники не хватает. А! Он же коня просил упомянуть. Тааак... Но откуда у крепостного конь? Пусть будет любимый таракан... И однажды подобрал Герасим на улице таракана... Не смешно как-то. Может попугайчика? Или игуану? Продвинутый такой слуга-то получается. С игуаной... Бу-ха-ха.... Ладно, будем смотреть на Суворова примитивнее. Подобрал Герасим собаку. И вот сейчас должен быть апофигей. ...И назвал ее... Как же... Мухтар... Ага, и ушли они служить в погранотряд. Не, в разведку. Немой в разведке - это же супер просто. Чего-то несет меня... А может быть Белый бим, черное ухо? Тоже нет. У меня же не драма получиться должна... Ну-ка... Давайте просто и без затей. Му-му. Как корова типа. Гениальная находка. Собака по имени корова. Может быть когда-нибудь в честь нее сеть дешевых ресторанов назовут... Ну и надо, чтобы развязка была мощная и запоминающаяся. Чтобы потомки проклинали эту классику, когда будут по ней сочинение писать в школе... Вот это бред.... Так, пусть Суворов Герасим сделает что-нибудь страшное и ужасно смешное с конем собакой... Может пустить ее на шаурму и чебуреки? И продавать возле метро? Ну и гонево... Какое метро, я же в 19-м веке... Тогда так... И переименовал Герасим Му-Му в Белку и послал в дали дальние... Дальше Америки. Хотя нет, куда уж дальше-то...

Игнат, чего тебе? Редактор пришел? За новым рассказом? Пусть ждет 5 минут.

Так, ладно. Пусть он ее просто утопил. Да, просто и без затей утопил. В ванной. Не. В джакузи. Блин, ну зачем я все так усложняю-то... В пруду он ее утопил. И горевал два дня. А потом женился на курице.

Игнат, скотина, что за грибы ты мне в жульен положил???

dee-troy

[Повстанцев]

Решил я рассказать ещё одну историю. Пересказываю со слов друга, который работает на тягаче на лесоповале. Если позволите, от первого лица.

Нужно нам было менять делянку, а это значит перевозить все шмотки: начиная от бочек и заканчивая вагончиками-бытовками.

Прицепили к моему тягачу один такой на салазках. Его обитатели-рабочие как цепляли говорят мне: " Ты нас сейчас закрой, мы пока попьянствуем, а как доберёмся, откроешь".

Ну какие проблемы. Конечно. Пускай мужики водочки попьют, расслабятся.

Поехали мы с горем попалам. Вагончик примёрз, сдёрнул я его с места только раза с шестого.

Еду неспеша. Мужики в окна руками машут, давай мол быстрее, кровь-то играет.

Подразогнался я ещё, но всё равно еду не быстро. Вагон здоровый, опрокинуть боюсь.

Приезжаю на место. Километра два всего-то езды.

Открываю вагончик, а мужики все взмокшие.

Оказывается, пока я дёргал его с места, оторвалось дно и мужики вместо распития водки бежали два километра внутри жилища. Нужно было их видеть. Меня скрючило от смеха.

© ATS

[Zingel]

Все таки бывает так что двое рождены друг для друга. История произошла с двумя моими друзьями (сейчас они уже поженились и с нетерпением ждут рождения сына). Вобщем-то охарактеризовать их обоих можно одним словом - рас**здяи. Что он что она все время забивали на институт и не дураки были выпить. Собссно таких кадров в нашем Меде навалом и я один из них (трепещите больные! ). Короче, эти двое сразу нашли друг друга (до этого времени я не верил в настоящую любовь с первого взгляда). Имена называть не стану - будут просто Он и Она. Ну так вот. Москва. Вечер. Опять нет повода не выпить... Когда закончились финансы и все уже дошли до нужной кондиции, решили что пора домой. Сказано - сделано. Только добрался до дома - звонок на мобилу - Она. Взволнованным и малость не трезвым голосом спрашивает меня не видел ли я Его. Ну я отвечаю что нет, а в чем собссно дело? Оказывается они чего-то там поссорились, сели на метро и поехали в разные стороны. И теперь Она видите ли его ищет. Поскольку я и сам был не шибко трезвый, не стал вникать, попрощался и пошел спать. На следущий день прихожу в институт - этих нету. Ну думаю, отсыпаются наверное. Через день встречаемся. Я и спрашиваю - ну чего, мол, нашлись? Оба чего-то ржут и смотрят друг на друга. В итоге получаю ихние рассказы:

Она: поругались мы, значит, села я на метро и поехала кататься. Потом решила что это я виновата, надо бы Его наити, извиниться... Позвонила (у нее была мобила, а у него нет) ему домой, знакомым - безрезультатно. Расстроилась, пошла в кафе, выпила чего-то (видать не мало), поймала машину (до дому доехать), да и уснула в ней. Просыпается в той же машине уже днем. Вокруг незнакомая местность. Спрашивает водилу: Куда завез? Тот в непонятках: Как куда? В Питер!

Она: ?!?!?!

Водила: Ну ты вчера тормознула меня, спросила куда еду. Я говорю - в Питер. Ну ты попросила подбросить...

И вот значит, топает она по какой-то из питерских площадей. Голова раскалывается, на душе совсем погано... И вдруг видит что к ней идет Он (с глазами на полшестого)! Далее следуют радостные вопли, объятья, поцелуи...

Его рассказ: поругались мы, значит, сел я на метро, поехал кататься. И че-то как-то грустно вдруг стало, вылез я на улицу, купил пол литра водяры... Потом подумал что не плохо было бы в Питер смотаться, а тут вокзал рядом... Вобщем, разбудил меня проводник уже в Питере. И вот топаю я по какой-то местной площади, башка трещит и вдруг вижу Она мне навстречу идет! Думал все, совсем с катушек слетел на почве пьянства...

Оказалось нет.

Сам сначала не поверил. Оказалось правда...

[Gille]

Сам сначала не поверил. Оказалось правда...

У нас один товарищ еще при Советах влип. Ехал на лесной сешн, вез мазюку. Последнее, что хорошо помнит - как на Комсомольской пил. А прочухался на Московском вокзале в Питере, вместо сапог - кроссовки, рюкзак пропал, вместо него - магнитофон и пакетик с кассетами. Магнитофон и кассеты он прогулял в Питере, домой на электричках ехал.

Изменено 16 февраля, 2007 пользователем Gille

[Gille]

Игорь Бунич

ЮРИЙ КАШИН

Колонна идущих впереди грузовиков снова остановилась, и Бен-Цви, молодой израильтянин-водитель моего джипа, резко затормозив, прижался к обочине шоссе. Я выругался, закурил и включил радио. Значительный баритон передавал на английс­ком языке чей-то призыв о необходимости строжайшей эконо­мии нефти, угля и электроэнергии. Я повернул ручку настрой­ки, и на меня обрушились трубы и барабаны нового военного марша, сочиненного каким-то идиотом из отдела ведения пси­хологической войны при штабе Верховного главнокомандую­щего объединенными союзными силами вторжения.

Настал наш час, ребята, и с нами снова Бог!

Семнадцать на­ций НАТО шагают на восток!

Нам не нужны трофеи, нам слава не нужна —

Пусть кончится скорее с китайцами война!

Солдаты, конечно, немедленно переделали две последние строки этого патриотического куплета, которые в их исполне­нии звучали так:

Какие там трофеи — и так идем ко дну,

Bтравили нас евреи с китайцами в войну!

Отдавая должное извечному солдатскому остроумию, кото­рое в каждой из многочисленных войн нашего столетия нахо­дило еврейские происки, в данном случае никакой войны в пол­ном смысле этого слова я не видел. Китайцы отводили свои войска за линию Киссинджера, которая, по слухам, проходила то ли по правому, то ли по левому берегу Волги.

Причем они отводили войска гораздо быстрее, чем наступа­ли союзники.

Как всегда бывает в горячке наступления, никто ничего тол­ком не знал. Да и само наступление было спланировано настоль­ко быстро, что представляло из себя не что иное, как точную копию знаменитого плана «Барбаросса» 1941 года. Разница зак­лючалась в том, что в операции не участвовала Финляндия, ко­торая тем не менее любезно разрешила нашим войскам пройти через свою территорию. Финляндия не участвовала, но зaто к прежним исполнителям плана «Барбаросса» примкнула Польша, которая, таким образом, стала семнадцатым членом НАТО, в то время как сам Китай считался шестнадцатой стра­ной НАТО.

Другими словами, всю эту войну вполне можно было считать внутри-натовским конфликтом. Поэтому слова военного марша «семнадцать наций НАТО шагают на восток» были совершенно справедливы, поскольку и союзники шагали на восток по трем главным направлениям плана «Барбаросса», и китайцы шагали на восток за линию Киссинджера, которая, по одним слухам, была определена еще во времена ухода американцев из Вьетнама тог­дашним госсекретарем Генри Киссинджером на секретных пере­говорах в Пекине, а по другим слухам, — была еще до сих пор точно не определена и вполне могла стать причиной еще одной войны.

Cлухи рождались и умирали, опережая события, которыми было так богато последнее пятилетие. Из-за вторжения вьетнамских войск в Пакистан вспыхнул, наконец, тлевший десятиле­тиями советско-китайский конфликт. Ровно полтора года о нем решительно ничего не было известно. Сводки с театра военных действий или не поступали вообще, или были настолько туман­ными, что из них совершенно ничего невозможно было понять, создавалось впечатление, что советские войска одновременно взяли Шанхай и оставили Караганду.

Зловеще потянулись на восток эшелоны с войсками, пере­брасываемыми из Европы. Необъявленная мобилизация опус­тошала города, пришибленные продовольственным кризисом. По лесам шлялись банды чешских, польских и венгерских де­зертиров. Газеты были полны призывов еще более повысить производительность труда и теснее сплотиться в борьбе с мао­измом, империализмом и сионизмом. Состояние войны объяв­лено не было, не были даже разорваны дипломатические отно­шения с Китаем, но зато было объявлено, что Советский Союз находится «в состоянии оборонительной войны с Югославией и Румынией». Приемники конфискованы не были, но все диа­пазоны заглушались каким-то новым, очень эффективным спо­собом, по американской лицензии, купленной незадолго до начала конфликта. Впрочем, тогда ходил слух, что американцы В обмен на право оккупировать Кубу отказались от радиопередaч на русском языке и призвали к этому всех своих союзников, включая и Ватикан.

В самом начале кризиса я был призван из запаса, некоторое время пробыл в Кронштадте, а затем вылетел в Североморск, получив назначение на противолодочный крейсер «Слава». Не имея никакой четкой задачи, мы шлялись по Атлантике в прикрытии авианосца «Минск», изредка заходя в порты Гвинеи, Конго и Анголы. Затем, подчиняясь какому-то неведомому при­казу, наше соединение обогнуло мыс Горн и вошло в Тихий океaн. По кораблям прошел слух, что идем во Владивосток. Но тутвыяснилось, что Владивосток уже три месяца как захвачен ко­рейцами.

Где-то в центре Тихого океана мы встретили корабли, кото­рым удалось вырваться из блокированного Владивостока. Новости были ошеломляющими: противник захватил все Примо­рье. Тихоокеанский флот погиб на своих базах без всякой пользы. Авианосец «Новороссийск» и несколько крейсеров интернированы в Японии. Сухопутная армия перемолота в полуторагодичных ожесточенных боях. Китайцы понесли страш­ные потери, но продолжают упорно наступать. Связи с Москвой нет. Есть слух, что она подверглась неожиданному ядерно­му удару, и все руководство страной погибло. Приказов нет, го­рючее кончается... Что делать?

Командовавший нами адмирал, недавно скончавшийся в Сан-Франциско от инфаркта, принял решение идти на Гавайи. Мы прибыли на рейд Гонолулу и после еще шести месяцев слу­хов, тревог, смутных надежд и разочарований были официаль­но интернированы. Все офицеры были перевезены в лагерь для интернированных невдалеке от военно-морской базы Сан-Ди­его на калифорнийском побережье. Этот лагерь почему-то по­лучил название «Ташкент».

Я прибыл в «Ташкент» примерно за две недели до того, как в Соединенные Штаты полным составом сбежало все наше Политбюро после про китайского переворота в Москве, которая, как выяснилось, никакому ядерному удару не подвергалась. Из американских газет явствовало, что даже в ответ на уничтоже­ние нашими ракетами Пекина, Шанхая и Нанкина китайцы ограничились только применением тактического ядерного ору­жия. Новое про китайское руководство в Москве объявило о роспуске русской армии, поскольку «старший брат русского народа — великий Китай» берет на себя защиту обновленной марксистско-ленинской республики. Варшавский пакт рассы­пался. Прибалтика откололась, замелькали сообщения о вос­станиях на Украине, Кавказе и в Средней Азии. Но в самой Рос­сии все вроде бы спокойно, несмотря на жуткие условия жизни в русских областях, о которых писали американские корреспон­денты, аккредитованные при штабе Верховного главнокоман­дующего объединенными китайско-вьетнамскими войсками в Восточной Европе.

В различные порты Соединенных Штатов одна за другой стали приходить советские атомные подводные лодки, находя­щиеся на боевом патрулировании. Пришло еще несколько над­водных кораблей, бежавших из разных портов Прибалтики и Заполярья. Черноморский флот частично ушел в Румынию и Турцию, частично был затоплен в Севастополе и в других базах

перед их захватом китайцами. Несколько эскадрилий советс­ких самолетов перелетело на аэродромы НАТО в ФРГ. Но это было не все.

Ни в одном из многочисленных лагерей для интернирован­ных никто не видел хотя бы одного представителя нашей считавшейся непобедимой сухопутной армии. Что стало с многи­ми миллионами наших солдат и офицеров? Ходили слухи, частично порожденные прессой, что китайцы поголовно расстре­ливали советских офицеров, а солдат направили на расчистку радиоактивных развалин своих городов, уничтоженных наши­ми термоядерными ракетами.

Газеты нового русского правительства, как водится, во всех бедах, обрушившихся на Россию, обвинили евреев.

Начальник Генерального штаба Израиля объявил, что у израильской ар­мии достаточно средств, чтобы не допустить уничтожения ев­реев в России. По требованию китайского командования все евреи были собраны в транзитные лагеря и депортированы в Из­раиль. Все газеты мира взахлеб кричали о новой трагедии евре­ев России, о свободе Прибалтики, об объединении Германии, но о трагедии русского народа не писал почти никто.

Наши сбежавшие члены Политбюро, передавшие американ­цам большую часть привезенного с собой золотого запаса, были приняты в Штатах более чем приветливо. Они разъезжали по нашим лагерям, призывая еще крепче сплотиться вокруг ленинского ЦК во имя освобождения Родины.

Как раз в это время в американских газетах замелькало на­звание «линии Киссинджера». Газеты открыто обвинили китайцев в нарушении «линии Киссинджера» и требовали от прави­тельства принятия необходимых мер. Китайский посол в Ва­шингтоне, выступая по телевидению, в течение двух часов до­казывал, что китайцы не нарушали «линию Киссинджера», а государственный секретарь США объявил корреспондентам, что ему вообще ничего не известно о какой-либо линии, будь то линия Киссинджера или любая другая. Появились первые, а потом все более частые сообщения о вооруженных конфликтах между силами НАТО и китайско-вьетнамскими частями, дис­лоцированными на бывших западных границах Советского Со­юза.

Я уже тогда чувствовал, что разыгрывается какой-то гнус­ный фарс по какому-то старому сценарию времен Корейской войны. Было чудовищно только, что русский народ оплатил этот сценарий девяносто семью миллионами жизней. Именно так оценивали американские военные обозреватели наши потери в конфликте с Китаем. По тем же оценкам сам Китай потерял сто десять — сто тридцать миллионов человек, но это, как и предвиделось, его нисколько не беспокоило, а скорее, даже немно­го радовало.

Еще задолго до официального сообщения об этом к нам в «Ташкент» прибыли представители американского флота, сопровождаемые несколькими нашими адмиралами, которые жили не в лагерях, а в фешенебельных виллах для почетных гостей в горо­де Аннаполис, штат Мэриленд. Нам было зачитано обращение, изданное совместно американским правительством, русским правительством в эмиграции (мы тогда даже и не знали, что та­кое создано) и объединенным комитетом начальников штабов НАТО. Нам предложили принять участие в освободительном походе в Россию с целью изгнания китайцев, свержения проки­тайской марионеточной диктатуры в Москве и образования де­мократической республики Россия (ДРР) с многопартийной по­литической основой и парламентскими институтами.

Надо сказать, что это не вызвало у офицеров нашего лагеря почти никакого энтузиазма. Во-первых, нас уже осталась поло­вина от первоначального состава. Поскольку свободный выход из лагеря практически не возбранялся, многие уходили и не возвращались, растворившись в великом плавильном котле Америки. Многие из оставшихся в лагере спились, несколько человек покончили с собой, а подавляющая часть находилась в состоянии какого-то сомнамбулизма, и их фактически уже ни­чего не интересовало.

Однако несколько человек, в том числе и я, согласились, и не потому, что были лучше других или пили меньше, а потому, как я понял позднее, что были гораздо хуже и трусливее осталь­ных. Однако все это я понял гораздо позже, а сейчас дело было сделано. Нас перевезли в Лонг-Бич, где мы в течение трех меся­цев проходили переподготовку по программам боевой подго­товки американского флота. Нас переодели в форму американ­ских ВМС, и только на левом плече, ниже золотых букв «ЮС НЭВИ», притулилось маленькое и гораздо более блеклое слово «Раша» — Россия.

После окончания переподготовки я прилетел в Норфолк с приказом поступить в распоряжение командующего флотом освобождения России. На рейде Норфолка стояли оба наши авианосца «Минск» и «Новороссийск» в окружении дюжины крейсеров и эсминцев. На их мачтах трепетали под легким ве­терком Андреевские флаги. Было заметно, что многие наши корабли прошли модернизацию в Штатах. Я знал, что на боль­шинстве кораблей — американские командиры и смешанные экипажи, а на обоих авианосцах — американские авиагруппы. (Наш третий авианосец «Киев» был взорван и затоплен в Сева­стополе при захвате Крыма турками.)

Меня принял заместитель командующего, которого я немно­го знал еще по старым временам. Американская форма ему шла явно больше, чем советская.

— Ваши знание английского языка и опыт, — сказал он, — исключают возможность использования вас на строевой корабельной должности. Мы получили приказ всех офицеров, знающих русский язык, т.е. простите, знающих английский язык, откомандировать в Пентагон для получения специальных на­значений. Будем освобождать Родину. — Он вздохнул и, немного помолчав, матерно выругался. — Такую мать! Жидов тут понаг­нали полный город. Освободители! Мы бы им освободили при других обстоятельствах! — Он взглянул на меня. — Извините, конечно. Но такого накипело за эти годы. Ну, желаю успеха. Отправляйтесь в Вашингтон. Встретимся на Родине.

Никакой тайны из предстоящего похода никто не делал. Части и соединения комплектовались с лихорадочной быстро­той. Допущенные к секретным документам клялись, что сами видели согласованный с американцами секретный график от­вода китайских войск с территории европейской России. Все гостиницы Норфолка были забиты израильтянами-выходцами из России, которых предполагалось использовать в качестве проводников, поскольку считалось, что, зная русский язык и местность, они помогут установить духовный контакт между союзниками и русским народом. А раз так, то эти евреи-проводники получат от союзников, по меньшей мере на первых порах, почти все административные должности, и все начнется сначала. Обновленная Россия под управлением евреев! Меня­лись политические режимы и социальные системы, но вот уже скоро триста лет, как Россия не может обойтись в своих делах с Европой без евреев-посредников. Заколдованный круг.

Размышляя на эту тему, я и прибыл в Вашингтон. Меня за­регистрировали в отделе личного состава Министерства ВМС США, направили в отель и приказали ждать вызова. Отели аме­риканской столицы были также забиты военными, среди кото­рых выделялось большое количество израильских офицеров, благоразумно переодетых в американскую военную форму. Воспользовавшись свободным временем, я слонялся по Вашинг­тону, прекрасно понимая, что мне вряд ли еще представится подобный случай в жизни. Как-то около мемориала Линколь­на меня окликнули по имени. Я оглянулся и узнал своего старого друга, эмигрировавшего из Советского Союза еще в конце семидесятых годов. Мы обнялись. Он почти не изменился за это время, оставшись таким же маленьким, плотным и мудрым. Мы зашли в небольшой кабачок и провели около часа, вспоминая былые времена и общих друзей большей части которых уже не было на свете.

— Ты, судя по всему, — спросил он меня, когда мы уже про­щались, — хочешь принять участие в этом так называемом «освободительном походе»?

— Ты считаешь, что я не должен этого делать? — переспро­сил я. — Но посмотри, даже израильтяне хлынули в Штаты, чтобы вернуть Россию миру, как пишут газеты.

— Брось, — отмахнулся он. — Эти израильтяне получают по три с половиной тысячи долларов в месяц и стремятся в Россию, главным образом, чтобы свести там старые счеты. Тебе ли не знать наших евреев? Странно, что этого не понимают амери­канцы.

— А ты подскажи им, — предложил я.

— На х..! — зло ответил он. — Я порвал с этой страной на­всегда, и меня мало интересуют ее проблемы. Но у вас ничего не получится, как не получилось ни у кого. Демократическая Россия! Анекдот! Марксистско-ленинская Россия, которую со­здали китайцы, — вот все, что они заслуживают и чего хотят. Хоть объявите Россию пятьдесят первым штатом, вы все равно там ничего не измените. Эту страну может исправить только всемирный потоп. Ты видел фотографии членов нового Полит­бюро в китайских френчах и демонстрацию на Красной пло­щади с портретами Сталина и Мао Цзедуна? А когда придете вы, они переоденутся в английские костюмы и будут таскать на демонстрации портрет Джефферсона, даже не зная, кто он та­кой! — Он поднялся на цыпочки и поцеловал меня в щеку. — Заканчивай там со своими делами и возвращайся сюда. Заходи, я всегда буду рад тебя видеть.

Через несколько дней я, получив назначение в штаб коман­дующего правым флангом НАТО, вылетел в Осло. В штабе ца­рил переполох, напоминающий панику. Перетряхивались и пе­ресматривались все оборонительные планы. Выкраивались силы для одновременного захвата советского Заполярья и се­верной части побережья Финского залива, включая Ленинг­рад. Одна за другой проводились конференции, семинары, штабные учения и военно-политические симпозиумы. Глав­ной темой всей этой говорильни было обобщение немецких ошибок в годы Второй мировой войны. Никаких эксцессов с местным населением.

Террористов и партизан ни в коем слу­чае не расстреливать, обезоруживать и отпускать. Организо­ванного сопротивления на территории России не ожидается. За все время китайской оккупации на русском северо-западе не зарегистрировано ни одного случая протеста, несмотря на то, что единственной мерой наказания за любые проступки была смертная казнь. Мы несем свободу, господа, и это необ­ходимо помнить постоянно. Даже если какие-нибудь фанати­ки из числа подпольных коммунистических террористических групп убьют несколько ваших солдат, не давайте волю эмоци­ям. Эти люди больны, их надо лечить, лечить долго, может быть, еще сто лет. В настоящее время апатия русского народа достигла невероятного уровня. Русских надо вернуть к жизни. После семидесяти лет летаргии русский народ должен, нако­нец, проснуться и начать жизнь свободной нации, достойной белого человека.

* * *

Во все подразделения, до взводов включительно, спускались инструкции, наставления, памятки, подавляющая часть кото­рых была отпечатана в Тель-Авиве под редакцией профессора Аргуцкого. Почти все они были посвящены исследованию ис­токов «биологического» антисемитизма русских людей. По мне­нию Аргуцкого, именно звериный антисемитизм русских явля­ется главным препятствием на пути их восприятия великих де­мократических институтов Запада. Создавалось впечатление, что вся наша историческая авантюра затеяна с целью заставить, наконец, русских людей полюбить евреев, которых в России уже почти не осталось.

Сроки начала операции откладывались несколько раз в ожи­дании отвода китайских войск на такое расстояние, чтобы совершенно исключить возможность какого-либо соприкоснове­ния их с союзными силами. В разведотделе штаба мне как-то показали листовку, распространяемую на северо-западе России. В ней говорилось: «Изменники и предатели Родины, ведущие завоевателей на священную землю нашей Родины! Вас ждет тя­желое возмездие со стороны трудового народа марксистской России и великого Китая! Русский народ, сплотившийся в еди­ном порыве вокруг любимой ленинской партии большевиков, даст достойный отпор всем проискам империалистов, сионис­тов и внутренней реакции!»

Вот что касается внутренней реакции, то у нас в разведотделе относительно ее существования не было никакой информации. Даже, скорее, наоборот, по нашей информации этой са­мой внутренней реакции в России просто не могло существовать, поскольку все продовольствие на территории европейс­кой России продавалось исключительно за доллары. Даже ри­совые шарики школьных завтраков (безвозмездный дар братс­кого китайского народа) продавались только за доллары, в то время как за владение долларами полагался расстрел на месте. Поэтому доллары были у всех, а государство получало прекрасную возможность расстрела любого из своих граждан с закон­ным обоснованием. Для этого надо было только обыскать че­ловека до или даже после расстрела и показать любопытствую­щим зевакам пару долларов.

Но в России никогда ничто не может быть вечным или даже традиционным. Поэтому, конечно, как и в былые времена, расстреливали не более трех процентов населения в год, не считая, правда, особых случаев, когда, скажем, население Ленинграда, узнав о взятии Пскова китайцами, в панике решило бежать из города, надеясь найти спасение в Финляндии. И вот тут-то со­ветские пограничники, наконец, поняли глубокий смысл свое­го семидесятилетнего существования: народ не должен выпус­каться из страны, дабы разделить участь партии, которая дове­ла и страну, и народ до катастрофы. Но партия в лице своих луч­ших представителей удрала в Штаты, в то время как народ в лице населения Ленинграда и области пытался удрать в Финляндию, что сразу же увеличило бы население этой маленькой сканди­навской страны вдвое.

Однако пограничники встали грудью на защиту священных рубежей, а когда народ стал буйствовать и не реагировал на уговоры и лай овчарок, они просто открыли огонь из пулеметов, вернув таким образом Ленинграду его на­селение.

Передовая статья в «Ленинградской правде», вышедшей на следующий день, была озаглавлена: «Повысить бдительность и организованность». Китайцы в Ленинград не вошли, но в райо­не границы осталось около пятнадцати тысяч убитых ленинградцев, которые были недостаточно бдительны и организован­ны. Какая же внутренняя реакция могла существовать в таких условиях? Конечно, никакой, в чем мы скоро и убедились, ког­да, наконец, освободительный поход начался.

До самого Сестрорецка оправдывался прогноз аналитиков о захвате русского северо-запада без единого выстрела. Население трусливо жалось за закрытыми, несмотря на июльскую жару, окнами, явно не ожидая от этого освободительного похода ни­чего для себя хорошего. Я готов поклясться, что до самого Сес­трорецка мы не видели ни одного человека, не считая какого-то офицера пограничника, который открыл нам шлагбаум, от­дал кому-то свой пистолет и смылся в Финляндию. Правда, у населения этой части Карельского перешейка были все осно­вания для беспокойства, поскольку эта территория возвраща­лась Финляндии в обмен на пропуск союзных войск к русским границам.

В Сестрорецке же я чуть сам не сделал первый выстрел это­го освободительного похода. На повороте шоссе образовалась очередная пробка, Бен-Цви выругался на иврите, а я продолжал слушать по радио сообщение о том, как в священной войне сцепились две исламские республики — Туркестан и Узбе­кистан. В этот момент на шоссе вышла группа каких-то людей в кителях китайского образца с отложными воротниками и почему-то попыталась именно мне всучить хлеб и соль от лица сестрорецкой партийной организации. Тут я вспомнил нем­цев 41-го года и позавидовал им. Идущие впереди грузовики были набиты пьяными польскими парашютистами. Вообще, участие поляков в этой операции чрезвычайно тревожил командование, поскольку из-за этого резко возросла вероятность грабежей и мародерства, чего стремились избежать любыми средствами. Правда, командовавший поляками полковник за­верил, что его жолнежи не возьмут бесплатно даже «паршиво­го геся», что вызвало у меня приступ нервного смеха. Пан пол­ковник надеялся сейчас найти гуся на Карельском перешейке! Если это даже и было возможно, то не меньше, чем за полторы тысячи долларов.

Так вот, я уже собрался пристрелить этих ребят в китайских френчах с хлебом и солью, но взял себя в руки и отправил их к полякам. Те приняли хлеб-соль и выбросили представителям сестрорецкой партийной организации две пачки «Мальборо» и банку сгущенки. «Спасибо, товарищи!» — на разные голоса зак­ричали представители, и тут выяснилось, что Бен-Цви знает рус­ский язык, хотя в Норвегии он клялся и ругался только на ив­рите и английском.

— Суки, — смачно сказал он и добавил, обращаясь ко мне. — В этой стране, не стреляя, ничего не сделать, а стреляя, можно сделать еще меньше.

Этого белобрысого израильского жулика всучили мне в ка­честве водителя перед самым началом операции. Он носил фор­му капрала американской армии, хотя в Израиле был, по мень­шей мере, капитаном. Очевидно, они уже начали приглядывать­ся ко мне...

После Лисьего Носа открылся Кронштадт, над которым под­нимались клубы черного дыма. Или что-то подожгли, или что-то загорелось само... И вот во всей красе открылся Ленинград: Петропавловская крепость без шпиля, увезенного в Китай в ка­честве контрибуции; ободранный купол Исаакиевского собо­ра; покосившаяся телевизионная башня. Странно, но я не испытывал почти никакого волнения, хотя не был в этом городе, где провел всю сознательную жизнь, более четырех лет. На въезде и Ленинград красовался плакат, на котором русский и китайс­кий рабочие гневно вздымали свои огромные кулаки над какой-то гнусной помесью империалиста и сиониста. А над шоссе красовался свежий лозунг: «Единство, православие и народность». А примерно метров через сто: «Янки, вон из России, а с жидами мы сами разберемся!» и чуть ниже: «Добро пожаловать, наши освободители!». Неизвестно, кому этот лозунг предназначался, китайцам или американцам, но было приятно, что в России, наконец, настала волнующая эпоха различных мнений. Но лю­дей нигде не было. Все лозунги напоминали кукиш в кармане...

Бесконечно долго колонна вытягивалась на Приморский проспект. Грузовики, джипы, танки, бронетранспортеры, визг гусениц и рев моторов в удручающей жаре июльского полудня; обалдевшие регулировщики, выброшенные в город заранее в составе вертолетного десанта; отдаленные звуки военного ор­кестра, играющего «семнадцать наций НАТО»; какие-то гудки и вой сирен — все смешалось в моей голове, и я не в состоянии четко описать свои впечатления на въезде в город. Поляки, ко­торым было приказано следовать через мост Ушакова, как во­дится, поперли прямо по набережной и немедленно образова­ли новую пробку. Поперек моста Ушакова лежал трамвайный вагон. Бульдозерный танк поволок его на другой берег, но не доволок и, ломая ограждение моста, сбросил в воду.

Постоянно тормозя, Бен-Цви ругался уже только по-русски. Каменноостровский мост оказался разведенным. Пока его сводили, на Каменном острове скопилась, наверное, целая диви­зия. Впереди нас затесались три танка и несколько амфибий американской морской пехоты. Неведомо откуда взявшаяся колонна бельгийских танков оттеснила всех и пошла по Киров­скому проспекту, поперек которого красовался лозунг: «Право­славная и неделимая Россия — залог будущего нашего народа!». На тротуаре валялся огромный портрет Мао с выколотыми гла­зами, а над ним — полинявший, но каким-то чудом сохранив­шийся лозунг: «Слава КПСС!» Бельгийские танки устроили на проспекте мертвую пробку. Вокруг них образовались первые жидкие островки горожан, которые, видя, что никто не стреля­ет, осмелились выйти из домов.

Мы свернули на Песочную набережную и поплелись за бро­нетранспортерами морских пехотинцев. Я включил радио и слу­шал какую-то неведомую станцию, вещавшую на русском язы­ке о том, что православие суть не что иное, как слегка перелицованное жидовство, и что только в чарующей величественно­сти ислама русский народ обретет блаженство духовного возрождения. Вообще-то, я должен был настроиться на совсем дру­гую частоту и ожидать «коррекции ранее полученных приказов», но я не делал этого принципиально, поскольку никаких прика­зов, по крайней мере в течение ближайшей недели, выполнять не собирался и серьезно подумывал о дезертирстве. В крайнем случае скажу, что радиостанция на моем джипе сломалась, если Бен-Цви меня не заложит, а заложит — и черт с ним.

Мы проскочили Вяземский переулок и, проехав по набереж­ной Карповки, свернули на Гислеровский проспект. Я курил, продолжая размышлять и слушать передачу о необходимости перехода всей России в ислам, поскольку именно ислам является главным врагом жидовства. Мы приближались к Зелени­ной улице. Из окон домов торчали американские флаги, грубо нарисованные на простынях.

Неожиданно я услышал выстрел, затем другой. Бен-Цви рез­ко затормозил. Завизжали гусеницы останавливающихся тан­ков и бронемашин, из которых посыпались морские пехотин­цы, прижимаясь к стенам домов. Я вышел из машины и, при­жимаясь к стене углового дома, подошел к солдатам, теснив­шимся в нише подъезда.

— Что случилось?

— Какие-то фанатики, сэр, — ответил мне молоденький лей­тенант морской пехоты, — засели на крыше вон того дома и ведут огонь по перекрестку.

— Так ахните по ним с танка, — предложил я. — Одним сна­рядом вы сметете крышу вместе с ними.

— Нам это категорически запрещено, сэр! — твердо ответил лейтенант. — Мы не должны повторять немецких ошибок. На выстрелы совсем не обязательно отвечать выстрелами, сэр.

Тут он заметил слово «Раша» у меня на плече, потому что боль­ше не называл меня «сэром». Через улицу перебежали несколько солдат во главе с сержантом. Сержант, тяжело дыша, доложил:

— Их примерно дюжина, сэр. У них пулемет, пара гранато­метов и, кажется, несколько автоматов. Это, наверное, те террористы-смертники, о которых нас предупреждали, сэр.

Лейтенант кивнул.

— Что вы намерены предпринять? — поинтересовался я.

— Идите, ради Бога, в свою машину, — сказал лейтенант, — пока вас не подстрелили. Мы здесь как-нибудь разберемся.

Я пожал плечами, но остался в подъезде. На перекресток полетело несколько банок, из которых повалил густой черный дым. Танки, опасаясь гранатометов, трусливо отползли задним xодом подальше от перекрестка. Под прикрытием завесы солдаты бросились в подъезд дома. Пулеметчики на транспортерах приникли к прицелам, ожидая команды.

В клочьях рассеивающегося дыма снова открылась крыша, им которой я увидел человеческую фигуру, державшую в руках что-то действительно похожее на гранатомет. Лейтенант что-то крикнул в микрофон висевшего у него на груди транзистора. Прогрохотала очередь с одного из транспортеров. Фигура на крыше отпрянула. Затем на краю крыши появились двое солдат и отмашкой флага показали, что путь открыт. Танки медленно поползли через перекресток.

Минут через десять появились солдаты штурмовой группы, ведя с собой здоровенного малого со всклокоченной бородой и развевающимися по ветру остатками волос. Сзади шел сержант и с несколько смущенным видом нес одноствольное охотничье ружье 16-го калибра.

— Остальных убили? — с тревогой спросил лейтенант.

— Он был там один, сэр, — с улыбкой доложил сержант. — А это ружье — все, что у него было. И три патрона к нему.

А между тем, «террорист» что-то ревел, пытаясь вырваться из рук морских пехотинцев. Я же остолбенел, поскольку сразу узнал его.

— Спросите его, почему он стрелял, — обратился ко мне лей­тенант.

— Юра, — сказал я, — здравствуй, Юра. Ты узнаешь меня? Он взглянул на меня, и его глаза налились кровью. Он рванулся, солдаты повисли на нем, заламывая руки назад.

— Ты! — заревел он. — Это ты их привел сюда, жидовская морда! Убью, сволочь! — Неожиданно он обмяк. Слезы потекли по его заросшим щекам, пропадая в бороде. С укором взглянув на меня, он хрипло проговорил. — Здравствуй, они убили Жаконю, — и закрыл лицо руками. Солдаты отпустили его, а я бы­стро сказал лейтенанту:

— Солдаты, по-видимому, случайно убили фокстерьера, при­надлежавшего этому господину. Он очень любил свою собаку и, находясь в состоянии стресса...

Американцы остолбенели. Так любить фокстерьера, чтобы броситься с охотничьим ружьем на колонну танков? Это да! Вот он, по-настоящему свободолюбивый и гордый народ, который не прощает никаких оскорблений. Защелкали фотоаппараты, запечатляя плачущего Юру Кашина. Какой-то танкист, высу­нувшись из люка, стрекотал кинокамерой, а я отправился разыскивать свой джип в толчее образовавшейся пробки...

Вечером я вернулся на это место пешком. Действовал ко­мендантский час, патрули несколько раз проверяли мои документы. Я пошел дальше по Геслеровскому и через пару квар­талов оказался в подворотне сравнительно еще не старого дома и поднялся на второй этаж в угловой парадной. На дверях ви­села старая знакомая табличка. Я постучал. Дверь открылась. Это был он. Он слегка осунулся за эти годы, в бородке появи­лось несколько седых волос, но в целом он изменился мало.

Я уже был наслышан, что при китайцах он окончил еще один университет марксизма-ленинизма и занимался подделкой долларов, которые кормили полгорода. Осветив меня керосиновой лампой, он сказал:

— Это потрясающе, что ты сегодня пришел. От меня только что ушел Кашин. Он видел тебя сегодня днем на углу Геслеровского и Зелениной, когда американский грузовик задавил Жа­коню.

Я скорбно кивнул.

— Оказывается, — продолжал он, понизив голос, — у Ка­шина было пять совершено одинаковых Жаконь, а мы все эти годы даже не подозревали об этом!

Неожиданно через открытые окна донесся пьяный рев, заг­лушающий рычание дизельных двигателей: «Жаконя-Жаконя, я выйду из огня, мы встретимся в прекрасный час заката!..» — вопили пьяные польские парашютисты.

Я облегченно вздохнул: поляки, поблуждав по городу, все-таки вышли на предписанный им маршрут без всяких указаний с моей стороны. Инициатива — основа боевой подготовки, что я неоднократно доказывал на многочисленных штабных конференциях.

[Gille]

Ну, короче, порадовали. Мужики с полок летают, головой столы проламывают, как китайцы в фильмах про карате времен первых видиков... А я с поломанной рукой, разбитой ногой и легкой ЧМТ сижу дома, брошенный невестой (ее работа). Что делать? Писать всякие гадости, конечно.

Причем в ответ.

Вообще, поезда я люблю. Самолетов боюсь, а вот поезда люблю. Ту-ту! Татах-татах-татах! Последний раз ехал - псих со мной в купе в Москву транспортировался. Псих все время соскакивал и выяснял, уже едем мы, или уже приехали. Стырил мой чай и выпил.

А я не как некоторые. Чай пью в поездах, да.

Там на станциях все время торгуют. Вроде пирожками, а заодно и пивко предложат. Вот народ с Рязани пиво берет, а в Потьме. глядишь, уже и водочка пошла. Ну потом, как водится. стекла бьют и в Рузаевке, всенепременно, милиция. Причем откуда бы ни ехал - всенепременно в Рузаевке. Место такое. Водка - в Потьме. милиция - в Рузаевке.

Купил СВ. Перед Рузаевкой - ноги коньяком моют и потом сткла бьют. В Рузаевке милиция. Всенепременно.

Закупка напитков в Потьме - вообще красиво. Отходил там башкирский поезд. В последнем вагоне - тамбур открыт, из него гроздь свисает. Проводник флагом машет, кто-то у бабульки бутылку водяры принимает, кто-то рукой машет, кто-то по мобилу разговаривает. Кто-то выпадает, его менты в Рузаевке пропустили. Жизнь, короче.

А вот гастеров снимают в Рязани. Ехал на Карагандинском. С утра вламываются в купе менты. документы проверяют, думал - проводник заложил, он с вечера мне и попутчикам-музыкантам ключ-трехгранку в карты продул. Нее, гастеров ищут... Откуда же гастеры в купе? У нас на столе ноут, всю ночь пили-ели, порнушку глядели, в карты играли.

Вышел покурить - гонят родных, душ сто, впереди прапор шествует и документы гастеровские несет...

Но с китайцами сложнее.

В Братиславском ехали как-то с подругой. В нерусский вагон попал, буржуйский. Потому как девчонка - буржуинка. В вагоне мы с ней, проводник и в одном купе душ сорок китайцев. Тоже гастеры и нелегалы, но в Европы намылились. А на границе карацупы глядь - а китайцев в купе трое и у всех бумаги в порядке. А потом - снова сорок, как в сказке про Али-Бабу, и бумаги в порядке только у троих....

Проводник, бедный, весь извелся, понять не мог, как это, где в вагоне сорок китайцев заныкались, что их голодные погранцы и таможенники не сыскали...

Но мне-то какое дело?

Это вам не это!!!!!

Вот в пустыне Негев таджиков встретить - это да!!!! Как шли? Неужели через Синай, по минным полям, страдая от укусов змей и тарантулов и укрываясь от пуль наших и ваших? Или ваших и наших...

Но все блекнет перед поездкой на дикий Север, где белые медведи и айсберги... ну ладно, не дикий, медведей и айсбергов не видел, но не будете же спорить, что Карелия на Севере? От нас.

Намылились мы в Петрозаводск. Ну не знаю, намазано там медом, или совсем не намазано, но собрались.

Подружка в институт поступала, и было у нее собеседование в тот день, а потом - гуляй, рванина!!!!!

Поезд в шесть ноль семь, а Алексеич со своей подругой завалил в Новогиреево в начале пятого. Моей нет. Явление в половине. Начали собираться, без двадцати шесть - в машине....

Ну, думаю, опоздаем... Да не тут-то было!

Таких гонок я и у Тарантино не видел. Но смотреть такое по ящику да еще под пивко - одно, а самому в бешеной машинке, которая мчится по встречкам, железнодорожным путям, через скверики и летние кафе, я уж о светофорах не говорю - совсем другое.

На Ленинградском были без пяти. Подруг бросили вещи сторожить и в кассы. Там очередь дня на два. Без двух. Алексеич достал пачку ксив и влез. Пока я оформлял билеты, он побежал машину на стоянку отгонять...

С билетами хватаю Иннку и Нинку. Они уже устроились (ума-то нету!), достали гитару и с дембелями какими-то глазки строят. Фиг его знает, дембеля, наверное, меня за ихнего, в смысле, Иннки с Нинкой, папу приняли и роль не вполне оценили...

Ну да ладно. Рюкзак сзади, другой на него, еще один спереди, сумки в руки, сумку поверх рюкзаков, Иннку под мышку, нинку за руку- и до вагона галопом. Минута. Запрыгиваю. Горным обвалом сыплется на пол багаж.

А где Алексеич? Тут ту-ту, а его нет. Бежит. Руками машет. Втягиваю его в вагон.

Но потом с кайфом ехали... Выклянчили трехгранку, открыли дверь, ножки свесили и пели под гитару:

Медленно ракеты уплывают вдаль

Встречи с ними ты уже не жди

И хотя Америки немного жаль

Очередь японцев впереди

Может, мы обидели кого-то зря

Сбросив им сто сорок мегатонн

Где сейчас оплавилась земля

Был когда-то город Вашингтон...

[Gille]

Ладно, все это фигня, поскольку настроение соответственное - еще из жизни.

Бывает так - корешей на войнушку провожаешь, в ресторане гульба, потому как война и все такое, а жена говорит, что если из Белграда на утро позвонишь - уйдет, а ты ей звонишь только на следующий день вечером свежепротрезвевший из Будапешта. И звонишь ты из Будапешта, а не из Белграда, потому и ругаться нечего.

А попадаешь в итоге на шоссе, там воронки и следы от гусениц, и все повымерло. Приштина, а там в Печ.

Несешься под сто с гаком, и если самолет - надо прыгать в кусты, а там мало ли кто? Может, дух с ножом. Или чем похуже.

А самолет долбит по всему, что движется, и прыгать надо, если что, и открытые места быстро проскакивать.

При том красиво так, что дух захватывает.

И у нас - конец марта и снег, а там - лето в разгаре. Цветет все, видны горы, и купаешься в речке с журчащим названием Печска Быстрица.

А жена через полтора года ушла. Семь лет минуло уже как.

Изменено 28 февраля, 2007 пользователем Gille